Чуть только она выбежала из сарая, за ней погнался Чёрный Кот. Она убежала от него в переулок, но там её сразу увидели школьники.
– Жёлтая мышка! – закричали они. – Жёлтая, жёлтая, жёлтая мышка!
И они погнались за нею и стали кидать в неё камнями. На углу к ним присоединились собаки.
Жёлтых мышей никто никогда не видал, и потому всякому хотелось поймать эту необыкновенную мышь.
– Держи! Держи! – кричали у неё за спиной.
Усталая, измученная, она еле спаслась от погони. Но вот её родной дом. Здесь живёт её мать. Здесь ей будет хорошо, в родной норе.
– Здравствуй, мама! – сказала она.
Мать посмотрела на неё и закричала сердито:
– Кто ты такая? Чего тебе нужно? Уходи, уходи отсюда.
– Мама! Мама! Не гони меня. Я твоя дочь. Я Белянка.
– Какая же ты Белянка, если ты – жёлтая! Моя Белянка была белее снега, а ты жёлтая, как ромашка, как желток, как цыплёнок. Такой дочери у меня никогда не бывало! Ты не моя дочь. Ступай отсюда!
– Мамочка, поверь, это я. Выслушай меня, и я расскажу тебе всё.
Но тут прибежали её братья и сёстры и стали выталкивать её из норы. Они не догадывались, что она их родная сестра, и царапали, и били, и ку-сали её.
– Ступай, откуда пришла! Мы тебя не знаем, ты чужая! Ты совсем не Белянка, ты – жёлтая!
Что было делать? Со слезами ушла от них бедная мышка, крадучись вдоль заборов, на каждом шагу обжигаясь крапивой. Вскоре она очутилась на морском берегу:
– Скорее отмыть эту ужасную краску!
Ни минуты не медля, она бросилась в воду, и ныряла, и плавала, и скребла свою шкурку когтями, и тёрла песком, но напрасно: проклятая краска не хотела сходить. Шкурка оставалась такая же жёлтая.
Дрожа от холода, выползла несчастная на берег, села и заплакала. Что ей делать? Куда идти?
Скоро взойдёт солнце. Все увидят её и опять побегут за нею, и опять будут кидать в неё камнями и палками, и опять будут кричать у неё за спиной:
– Ловите, держите её!
Нет, я этого больше не вынесу. Не лучше ли вернуться в неволю, в ту самую клетку, из которой я когда-то убежала? Что же делать, если на воле мне жить невозможно, если даже родная мать обижает и гонит меня?
И, печально понурив голову, поплелась она к тому дому, где жил мальчик Пента.
По дороге она встретила странную мышь. Мышь была больная и чахлая, еле-еле передвигала ногами. На хвосте у неё был красиво завязанный бант.
Белянка спросила её:
– Скажите, пожалуйста, что это у вас за бант на хвосте?
– Это не бант, – ответила незнакомая мышь. – Это такая повязка. Я иду от доктора Айболита, и он перевязал рану. Я, видите ли, попала вчера в мышеловку, и мышеловка больно прищемила мне хвост. Я вырвалась из мышеловки – и сразу же к доктору. Он смазал мне хвост какой-то замечательной мазью, и я выздоровела. Спасибо ему. Ах, какой это хороший, добрый доктор! И знаете, он умеет говорить по-мышиному: отлично понимает мышиный язык.
– Где он живёт? – спросила у нее жёлтая мышка.
– Здесь за углом, на горке. Неужели вы не знаете, где живёт Айболит? Все звери знают его: к нему то и дело приходят больные собаки, больные лошади, больные зайцы, всех он умеет лечить.
Жёлтая мышка не дослушала и пустилась бежать. Она прибежала к доктору. Позвонила у дверей. Ей сейчас же отворила Авва.
У доктора было много больных: какая-то хромая коза, две черепахи, тюлень, петух с перевязанным горлом и ворона с перешибленным крылом.
Когда мышка рассказала доктору, что она хотела бы сделаться опять белой, доктор засмеялся и сказал:
– Не стану тебя лечить! Оставайся жёлтой навсегда! Мне нравится твоя жёлтая шерсть. Она такая золотистая, красивая.
– Но ведь эта шерсть меня погубит! – со слезами вскричала мышка. – Стоит мне выйти на улицу, и меня разорвут собаки или растерзает Чёрный Кот.
– Пустяки! – сказал доктор. – Живи у меня, и тебя никто здесь не тронет. Незачем тебе гулять по улицам. Вот тебе и домик в буфете: здесь живут два зайца и старая беззубая белка. У меня тебе будет хорошо, и мы будем звать тебя Фиджа. Это значит: золотая мышка.
– Ладно, – сказала она, – я согласна.
И она осталась жить у доктора, а все звери полюбили её – и собака Авва, и утка Кика, и попугай Карудо, и обезьяна Чичи. И вскоре она научилась распевать вместе с ними их весёлую песню!
Шита рита, тита дрита!
Шивандада, шиванда!
Мы родного Айболита
Не покинем никогда!
Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1942)
Константин Дмитриевич Бальмонт родился 3 (15) июня 1867 года в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии. Отец выслужился до председателя уездной земской управы. Мать была образованной женщиной, она и ввела сына в мир музыки, словесности, истории.
В 1876–1883 годах Бальмонт учился в Шуйской гимназии, откуда был исключён. В 1876 году Бальмонт поступил в подготовительный класс Шуйской гимназии. Сначала мальчик делал успехи, но вскоре ученье ему наскучило, и успеваемость снизилась, зато проснулась любовь к чтению, французские и немецкие произведения он читал в подлиннике. Под впечатлением от прочитанного он в возрасте десяти лет сам начал писать стихи. Продолжил своё образование во Владимирской гимназии, затем в Москве, в университете, и Демидовском лицее в Ярославле. В 1887 году за участие в студенческих волнениях был исключён из Московского университета и сослан в Шую. Высшего образования так и не получил, но благодаря своему трудолюбию и любознательности стал одним из самых эрудированных и культурных людей своего времени. Бальмонт ежегодно прочитывал огромное количество книг, изучил, по разным сведениям, от 14 до 16 языков, кроме литературы и искусства увлекался историей, этнографией, химией.
Первая книга стихов «Сборник стихотворений» издана в Ярославле на средства автора в 1890 году. Молодой поэт после выхода книжки сжёг почти весь небольшой тираж.
Широкая известность к Бальмонту пришла достаточно поздно, а в конце 1890-х он был скорее известен как талантливый переводчик с норвежского, испанского, английского и других языков.
После революции Бальмонт получил разрешение на временный выезд за границу. Временный отъезд обернулся для поэта долгими годами эмиграции.
Умер 23 декабря 1942 года от воспаления лёгких. Похоронен в местечке Нуази-ле-Гран под Парижем, где жил последние годы.
В замке был весёлый бал,
Музыканты пели.
Ветерок в саду качал
Лёгкие качели.
В замке, в сладостном бреду,
Пела, пела скрипка.
А в саду была в пруду
Золотая рыбка.
И кружились под луной,
Точно вырезные,
Опьянённые весной,
Бабочки ночные.
Пруд качал в себе звезду,
Гнулись травы гибко,
И мелькала там в пруду
Золотая рыбка.
Хоть не видели её
Музыканты бала,
Но от рыбки, от неё,
Музыка звучала.
Чуть настанет тишина,
Золотая рыбка
Промелькнёт, и вновь видна
Меж гостей улыбка.
Снова скрипка зазвучит,
Песня раздаётся.
И в сердцах любовь журчит,
И весна смеётся.
Взор ко взору шепчет: «Жду!»
Так светло и зыбко,
Оттого что там в пруду —
Золотая рыбка.
Я был в избушке на курьих ножках.
Там всё как прежде. Сидит Яга.
Пищали мыши и рылись в крошках.
Старуха злая была строга.
Но я был в шапке, был в невидимке.
Стянул у Старой две нитки бус.
Разгневал Ведьму и скрылся в дымке.
И вот со смехом кручу свой ус.
Пойду, пожалуй, теперь к Кощею.
Найду для песен там жемчугов.
До самой пасти приближусь к Змею.
Узнаю тайны – и был таков.
Росинка дрожала
На тонком листке.
Речонка дышала,
Шурша в тростнике.
В росинку гляжу я,
И вижу, что в ней
Играет, ликуя,
Так много огней.
…Их еле заметишь,
Так малы они.
Но где же ты встретишь
Такие огни?
Лес совсем уж стал сквозистый,
Редки в нём листы.
Скоро будет снег пушистый
Падать с высоты.
Опушит нам окна наши,
В детской и везде.
Загорятся звёзды краше.
Лёд прильнёт к воде.
На коньках начнём кататься
Мы на звонком льду.
Будет смех наш раздаваться
В парке на пруду.
Поспевает брусника,
Стали дни холоднее,
И от птичьего крика
В сердце только грустнее.
Стаи птиц улетают
Прочь, за синее море,
Все деревья блистают
В разноцветном уборе.
Солнце реже смеётся,
Нет в цветах благовонья.
Скоро осень проснётся
И заплачет спросонья.
Ласточка день начинает весенний,
Летнюю ночь завершит соловей.
Пенься, мгновенье, будь многопенней,
Свежих мгновений нам, ветер, навей.
Ранняя ласточка – год нам счастливый,
Слёзы зимы до последней доплачь.
Тешиться будем разливчатой нивой,
Ночью – затянет скрипящий дергач.
Жаворонок вызвенит песни хрустально,
Скажет кукушка – жить многоль нам дней.
Мы приобщимся к земле изначально,
В осень же спросим про всё – журавлей.
Александр Александрович Блок (1880–1921)